ГЛАВА 7

Медведь внимательно слушал Ангела. Первая часть операции прошла именно так, как они задумывали. Медведь сосредоточенно рассматривал фотографию Варяга и не узнавал его. Это был совершенно другой человек.

– У него остались на лице шрамы?

– Честно говоря, я этого не заметил, – отвечал Ангел. – Доктор сказал, что останется один под подбородком, но он практически не будет виден.

– Это хорошо. Особые приметы ему совершенно не нужны. Наколки вывели?

– Все перстни на его пальцах вывели. Не осталось даже точки, но доктор сказал, что с наколкой вора в законе Варяг расставаться не захотел. Он убедил его, что наколки не будет видно даже в том случае, если он расстегнет на рубашке верхние пуговицы. Доктор звонил. Я согласился.

Медведь улыбнулся. Ему определенно этот парень нравился все больше. Если он и посмел ослушаться, то только потому, что не хотел нарушать воровской кодекс, который был для него превыше любой молитвы. Да, им нужен именно такой человек.

– Как обстоят дела с его кралей?

– Она исчезла. Мои люди искали ее у родственников, подруг, но так и не нашли.

– Не забывайте, что одна маленькая оплошность может стоить большого дела.

– Мы помним об этом, поэтому ни на минуту не прекращаем поиски.

– Естественно, об этом не должен догадываться Варяг, иначе мы не сможем убедить его работать дальше. Все должно выглядеть естественным: она должна отравиться грибами, попасть под поезд. Думаю, здесь мне не нужно будет вас инструктировать.

Медведь не любил менять свою обстановку, поэтому годами в его комнате были одни и те же кресла, картины на стенах, казалось, что даже бутылки в баре стояли на своих местах. Однако Ангел знал, что это не так: его коллекция пополнялась постоянно и включала в себя лучшие напитки мира. Но все знали, что из этого огромного количества напитков Медведь предпочитал только «Русскую водку».

– Ее не мог предупредить сам Варяг?

Этот вопрос походил на приговор, и Ангел догадался, что сейчас в своих руках он держит судьбу Варяга. Его жизнь, что тростинка, нажал пальцами, она и обломилась.

– Едва ли! – убежденно отвечал Ангел. – Все это время я находился с ним неотлучно. В больнице его тоже пасли. Думаю, она просто куда-то уехала и скоро должна вернуться. Нужно немного обождать.

– Дождитесь ее обязательно.

– И еще… – Ангел помялся. – Медведь, наш Семен вообразил себя королем московских рынков. Он перестал отдавать в общак деньги.

– Ты не знаешь, Ангел, зачем ему столько денег? Он что, хочет иметь золотой унитаз или оклеить деньгами свой особняк? А ему не кажется, что если он так себя будет вести, то ему не потребуется денег вообще?

Семен не входил в число пятнадцати, но он был виднейшим вором, поэтому межрегиональный сходняк и доверил ему контролировать рынки. Однако здесь возникала опасность, что с его исчезновением часть рынков захочет выйти из повиновения и станет требовать автономию, слишком много в последнее время примешалось кавказских элементов. А они все настойчивее заявляют о себе. И надо отдать им должное: парни они дерзкие, клятву дают на кинжале и хлебе. А такую клятву нарушить невозможно. На обуздание рынков потребуется потом куда больше сил. Все это Медведь просчитал мгновенно. По-своему Семен незаменимый человек: он умел ладить с торговцами, кому улыбнется, а кому и пригрозит. Бывало и так, что строптивца заталкивали в машину, а потом уже не находили. Рынок – он и есть рынок. Кого здесь только не встретишь: конечно, в основном южане, но вот именно они и стояли за Семена горой.

Для прикрытия он держал на одном из рынков сапожную мастерскую, где вместе с ним работали два кавказца, и трудно было поверить, что любезные сапожники, всегда находящие несколько приятных словечек для смазливых девушек, – воры, перед чьим авторитетом склоняются даже самые непокорные.

Медведь продолжал:

– Будем надеяться, что это случайность, но за свою ошибку пусть расплатится. Накинь ему проценты за те месяцы, что он не выплатил. Пугать его особо не нужно, сам все поймет. Просто напомни ему зону: когда он там жевал белый хлеб с маслом, кто-то за него здесь работал. Так вот, этот лакомый кусочек он должен отрабатывать. Шутки шутить с ним никто не собирается. Скажи ему, что воры на зоне пайку пустую хлебают, и напомни про Гришу Сочинского. Он тоже в общак деньги не отдавал, а теперь его вдова оттуда же, из общака, кормится… С Якутии пришло золото?

– Гонец приходил. Сказал, что извозчики уже в пути и через пару дней будут здесь.

Якутское золото, как всегда, было неучтенным. Перекупщики скупали его у диких старателей, которые шастали в великом множестве по большим рекам и малым ручьям, намывая золото по грамму. Иногда рыжий металл находили и в отвалах, которые оставались после артельских старателей. Эта охота за диким золотом всегда проводилась в большой тайне, глубоко запрятанная от заезжих на промысел рыбаков и охотников, а тем более от местного начальства, которое ревниво охраняло свои необозримые золотые пространства. Достаточно было одной радиограммы в центр, чтобы на дикий промысел прилетел вертолет с вооруженными солдатами, которые быстро брали под опеку заезжих старателей. Эта работа была связана с двойным риском, ведь подобную неучтенную бригаду каждый норовил взять под контроль, чтобы попользоваться намытым золотом. В таких случаях золото пропадало вместе с людьми, и очень трудно было восстановить порвавшуюся нить. Но если все удавалось так, как планировалось, золото со всей Якутии через множество гонцов доставлялось в одно место, откуда оно неторопливо, как ишак с ярмарки, двигалось в единый общак. А цена каждого грамма, по мере приближения к Москве, повышалась в сотни раз.

Медведь знал, что в этом деле любые затраты окупаются многократно. Важно не скупиться – он щедро одаривал песком множество провожатых, которые составляли золотую тропу до столицы.

– Это хорошая новость. Мы станем чуть-чуть богаче… Распорядись, чтобы братве на 17-й ИТК переправили триста кусков… Ну а где сейчас Варяг?

– С ним все в порядке. Привыкает к своей новой внешности и гуляет по Москве.


…Варяг не гулял по Москве. Некоторое время он действительно бродил по городу, всматривался в прохожих, подставляя под их взгляды свое новое лицо. Он с интересом наблюдал за реакцией окружающих, но на него не обращали внимания совсем. Варяг был одним из многих. Он привыкал к своему лицу, как, бывает, привыкает к своему бритому лицу мужчина, долгое время носивший усы и бороду. Любая черточка ему кажется необычной и смешной. Но теперь это лицо будет стареть вместе с ним, дряхлеть, покрываться сеточкой морщин.

Варяг шел вдоль по набережной, с реки веяло прохладой. А хорошо!

Он решил еще побродить, так как хотел угадать: кто из беззаботно прогуливающихся сограждан приставлен к нему, чтобы дышать в затылок. Неважно начинается новая жизнь. А не бросить ли все это к чертям и сказать Ангелу так, как есть:

– Не потяну! Не по мне это! Согласен быть смотрящим города, на зоне, согласен быть просто вором, но чтобы из меня делали щеголеватого фраера с манерами аристократа?! Не выйдет! Я – вор!

Но тут же он отступал от своего решения, понимал, что никогда не пойдет против воли схода, а подобно послушному мерину подставит шею под любой тяжести хомут.

С другой стороны, Варягу, конечно, льстило, что выбор пал именно на него, – выходит, сходняк по достоинству оценил его способности. Что говорить, не сразу можно найти такого человека, который способен пересказать слово в слово текст на несколько страниц, едва прочитав его. Его способности были отмечены в колонии, где он заканчивал среднюю школу. Он на спор перемножал четырехзначные числа, и преподаватель математики, крепыш лет тридцати пяти, который смахивал на учителя физкультуры, высказался определенно:

– Не по той дорожке ты пошел, на воле из тебя толк был бы.

Возможно, судьба готовила ему все эти испытания, чтобы сейчас он раскрыл себя в полной мере. Вот он, его час. Настал.

Варягу пришлось побродить еще немного, чтобы окончательно убедиться в том, что за ним не следят. И первое, что он решил сделать, – отыскать Свету. Он поймал такси и поехал через весь город к ее подруге. Варяг был у нее только однажды, но прекрасно помнил трехэтажное здание из красного кирпича. Он помнил, какого цвета была дверь, в подъезде тогда не было стекол, вместо них листы ржавого железа, и сильный ветер безжалостно трепал их во все стороны.

– Останови вот здесь, – сказал Варяг и, расплатившись с шофером, вышел из машины.

Варяг не сразу зашел в подъезд. Раскурил сигарету. Осмотрелся. Вокруг никого.

Подруга Светланы жила на втором этаже, сразу направо. Варяг поднялся и, поколебавшись секунду, нажал на звонок. Долго никто не отзывался, а потом из-за двери раздался встревоженный голос:

– Вам кого?

Это была Света. Она разглядывала его в глазок и не узнавала.

– Откройте, пожалуйста… я от Владислава.

И тут до Варяга дошло, что он изменился не только внешне, другим стал даже голос.

Он почти физически почувствовал то замешательство, которое сейчас происходило за дверью. Прошло тридцать секунд, минута, и дверь нехотя распахнулась.

Перед ним стояла Света. Именно такой он увидел ее тогда в вагоне, такая же роскошная и красивая.

– Вы от Владика? Что он хотел передать?

– Может быть, в комнату пройдем? – улыбнулся Варяг.

Он вдруг почувствовал к себе неприязнь за то, что произошло в ресторане. Таким женщинам не изменяют, влюбившись однажды, берегут всю жизнь.

Варяг заметил в ее лице оттенок легкого замешательства. Может, она догадалась, кто перед ней стоит? Но уже в следующую секунду Светлана приветливо произнесла:

– Проходите, – и, когда Варяг перешагнул порог, она внимательно посмотрела на гостя. – Вы что-то хотели передать от него? Письмо?

Выходит, не шутил Ангел, когда сказал, что теперь его родная мать не узнает.

– Ты меня не узнаешь?

– Простите… нет. Мы с вами не встречались.

– Я же Владик, Светка. Да всмотрись ты в меня получше. Или я так безнадежно сдал за эти месяцы, что сам на себя перестал быть похож?

– Господи! Что же они с тобой сделали! – совсем по-деревенски всплеснула руками Светка и уже в следующее мгновение бросилась к нему на шею. – А я-то, как увидела тебя, сразу подумала, что больно на Владика похож. И на руки твои посмотрела: ладони вроде бы твои… – она вытирала льющиеся потоком слезы о колючие щеки Варяга, – только пальцы белые… Ну пойдем в комнату, чего в коридоре стоять, да и дверь прикрыть надо.

Она была такой соблазнительной, что Варягу до дрожи вдруг захотелось взять ее здесь же, в тесном коридорчике, как когда-то там, в вагоне. И она, словно почувствовав в нем желание, прижалась еще теснее. Чего не хватало, так это слов: «Ну бери меня! Бери! Я вся твоя!»

– Ты ведь меня напугал очень, когда позвонил. Сказал, чтобы я уезжала со своей квартиры, а ведь я даже родителей не предупредила. Они, наверное, с ума сходят, – лепетала Светка наивно. – Ты навсегда, Владислав? Я устала за тобой ездить то в Пермь, то в Воркуту. И все это только из-за нескольких свиданий. Я уже стала забывать, что я москвичка. Ты знаешь, сколько я прожила в Воркуте?

– Знаю, три года.

– Вот видишь. Так что же все-таки произошло?

– Многое, – с трудом освободился Варяг от объятий. – Попробуй не выходить из этой квартиры хотя бы полгода, я не знаю, как все может сложиться дальше, но, возможно, все и обойдется. Я не исключаю того, что стал болезненно мнителен. На, возьми деньги, дашь своей подруге, чтобы не обижалась. Я буду сюда приходить, только так мы сможем видеться, – достал Варяг из кармана толстую пачку купюр. – Только, ради бога, ничего у меня не спрашивай. Наступит тот день, когда я тебе расскажу все сам, но дело серьезное для нас обоих.

– Как долго ты еще будешь здесь оставаться?

Света щадила его, и Варяг понимал это. Она хотела сказать нечто иное: «Когда ты снова вернешься на зону? Ведь ты вор в законе, а у вас свои правила, и если верить твоим словам, то именно там у тебя настоящая работа». Спасибо ей за то, что сумела подобрать нужные слова.

– В лагерь я никогда не вернусь, – сказал он.

Она прикрыла ладонью рот, и слезы еще быстрее побежали по ее щекам.

– Ну вот, – улыбнулся он, прижав ее к себе. – Вас, женщин, не поймешь. В зону ухожу – плачет. Не хожу в зону – тоже плачет.

Отстранившись, он посмотрел в ее заплаканные глаза. Ему и самому не верилось, что это она, Светлана, стоит перед ним – любимая, желанная…

Варяг сжал ладонями ее лицо и поцеловал.

– Скажи, что я могу для тебя сделать? Может, что-нибудь особенное? – спросила она.

– Пойдем в постель. Особенное сделаю тебе я.

Он целовал ее. Сначала груди, потом живот. Он не торопился. Нежный золотистый пушок, различимый только на самом близком расстоянии, казалось, подрагивал от возбуждения. Он пил ее, вкушал ее, обонял и наслаждался. Драгоценная его женщина! Божественный животик с аккуратным, западающим внутрь пупком… Он пульсировал, толкался, стремился заполучить его поцелуй. Она постанывала… Ее тело благодарно отвечало на ласку. Это хорошо! Внизу живота, где жесткие волоски щекотали нос, он ощутил горьковатый запах тополиной почки. Он всегда любил этот аромат ранней весны. Зарывшись в Светланину пахучую кудрявость, он различил множество запахов – ее любимых духов, чуть-чуть запах пота, чуть-чуть запах хорька и еще чего-то неясного.

– Боже, я умираю… что же это, господи, – стонала она. – Так у меня никогда не было…

Она была права. В конце концов мужчина может забыть о себе, о своем удовольствии, думал Варяг, и сейчас он особенно неистовствовал.

Бились ее ноги, зажатые у него под мышками.

– О-о-о… – звук взмывал к потолку, то затихая, то усиливаясь. Наконец он перешел в один громкий всхлип, и наступила тишина.

Он положил ей голову на живот. Мышцы сначала подрагивали, потом затихли.

Загрузка...